Сказку я вам расскажу, ничего не утаю, так, как сказывали мне вечерами на селе.
Жили-были муж да жена. Как поженились они в молодости, родилась у них дочка. Росла дочка красавицей-раскрасавицей, как солнышко ясное, как ягодка рясная. Те, кому жениться пора' пришла, все мешкали, все надеялись: и она ведь девушка, как все девушки, когда-никогда придется и ей жениха выбирать.
Только, как говорится, каждое семя легко всходит-зеленеет, да нелегко цветет и зреет. Бывает, дожди и ветры злые гнут росток к земле, рвут его и ломают, и тяжко ему снова в себя прийти, чело к солнцу поднять.
Так настали тяжелые дни и для бедной девушки. Ни с того, ни с сего заболела ее матушка и богу душу отдала. Только и успела достать из-за пазухи перстень, отдать его дочке да промолвить:
— Видишь этот перстень? Береги его как зеницу ока. Кто бы тебя ни сватал, надень ему перстень на палец: коли впору придется, выходи за него, а коль нет, так и не думай.
Похоронила она матушку, покручинилась, погоревала, прошло немного времени, и опять стали ее женихи донимать.
Примеряла она всем перстень, да никому он впору не приходился. Так и не могла себе жениха выбрать.
Жил в те времена Мужичок-с-ноготок, борода-с-локоток и был у него внук, не к ночи будь помянут, уродливый да страшный, как нечистая сила.
Как-то случилось, что чудище Мужичок-с-ноготок проведал, каков размер перстня, а проведав, развел костер жаркий и заставил внука девять дней да девять ночей держать руку в огне-пламени; когда размякла рука, положил ее Мужичок-с-ноготок на наковальню и — трах-таррарах! — стал ковать девятью молотами. Ковал, ковал, пока не подогнал палец внука под размер
перстня.
Тогда нарядил Мужичок-с-ноготок своего внука в платье, золотом и серебром шитое, самоцветами украшенное, и послал его красну девицу сватать. Поклонился тот девице, протянул палец... и пришелся ему перстень впору.
Горе-горюшко, у бедной девицы слезы ручьем полились. Не ждала она, не гадала, что такой жених ей достанется. Но коль матушка на смертном одре так наказала, некуда ей было деться. Плакала она, причитала, но никто ее горю помочь не мог, никто
не мог утешить.
Как уж она там изворачивалась, а удалось ей скрыться с глаз змея, и, никем не замеченная, побежала она к матушкиной могиле и стала горько плакать:

Ой, земля ты черная,
Ой, могила темная,
Хоть бы дождь тебя размыл,
Или, может, град пробил,
К матушке на дно земли
Стоны чтоб мои дошли.
День-деньской я слезы лью,
Пусть услышит боль мою!

- Что с тобой сталося, доченька милая? — раздался голос глухой, точно стон.
- Ой, матушка родимая, оставила ты мне перстень на горе-злосчастье, не нашелся по нему жених, как все женихи, а пришелся он впору чудищу-змею. Научи меня, матушка, уму-разуму, как мне от змея избавиться, а то, нежели мне выйти замуж за такое лихо, лучше с тобой рядышком в могилу лечь.
— Доченька моя, ступай домой и скажи жениху, что, коль сошьет он тебе платье, прекрасное, как небо на заре, как солнце в полдень, как вечер на закате, выйдешь за него, а коль не сможет, пусть убирается восвояси.
Возвратилась девица домой и сказала змею прямо в лицо, что, коль сошьет ей такое платье, выйдет за него замуж, а не выполнит наказ, пусть и на порог не является.
Внук Мужичка-с-ноготок послал весть в змеиное царство, и сшили там из золота и самоцветов такое платье, какого ни до того, ни после белым снег не видывал.
Вернулся змей с платьем, с поклоном отдал его девушке. Когда она его надела, то платье сидело на ней, как вылитое. И как ни славилась девица красотой, а в платье том в семь раз красивее стала. На груди, на плечах, на подоле три солнца блестели; восходящее, полуденное и заходящее.
Змей ликует, а девушка чахнет и горюет. Лицо ее из золотистей го стало землистым, по щекам ручьем слезы льются; увидала она, что свадьба готовится, и побежала тайком па могилу своей матушки, да так горько заплакала и запричитала, что сердце разрывалось:

Ой, земля ты черная,
Ой, могила темная,
Ты разверзнись подо мной.
Лягу, матушка, с тобой,
Твоей шалью поутру
Слезы я свои утру.
А коль нет, из-под земли
Добрый мне совет пошли:
Что мне делать, как мне быть.
Умереть мне или жить?